Во власти женщины - Страница 24

И снова засыпаю. Проснувшись, я поворачиваюсь к Марианне, чтобы увлечь ее в очередную сексуальную игру. Но ее нет рядом со мной.

160)

Я нашел ее в саду. Она в голубом платье, сидит на качелях и улыбается. Мне интересно, почему она так мало спит, и она отвечает, что никогда еще не чувствовала себя такой выспавшейся и бодрой. Мне немного обидно, что я вынужден спать, когда ей спать уже не хочется, но Марианна утешила меня, сказав, что в следующий раз непременно будет наоборот.

161)

К двум часам я заказываю на обед форель. Хотел сделать Марианне сюрприз, но не удержался и рассказал. Марианна реагирует неожиданно резко: с чего я взял, будто знаю, чего ей захочется на обед. Ее резкость настолько неоправданна, что она сама понимает это. Она берет себя в руки, гладит меня и говорит, что обед наверняка будет очень вкусный. К тому же она зверски проголодалась.

162)

За обедом я спрашиваю у Марианны, насколько внимательно она меня обычно слушает. Очень внимательно, говорит она. Тогда я спрашиваю, запишет ли она мои слова, если я вдруг скажу что-нибудь гениальное, бессмертное, достойное внимания всего человечества. Могу ли я в этом случае положиться на нее? Сделает ли она мою мудрость всеобщим достоянием? Марианна пожимает плечами и спрашивает, уж не надумал ли я сказать что-нибудь в этом роде, что задаю ей такой вопрос? Нет, говорю я, пока не надумал, но ведь кто же знает. Марианна улыбается, качает головой и говорит, что она вряд ли запишет что-нибудь из моих высказываний. Пусть уж я лучше сам это сделаю. Я объясняю, что это далеко не одно и то же. Вся прелесть быть процитированным исчезнет, если сам запишешь свои мысли, говорю я. Она пожимает плечами — этот жест означает, что мне ничего хорошего не светит. Некоторое время я уговариваю ее, но Марианна меня уже не слушает. Разговор окончен.

163)

Марианна повесила в нашем номере мою картину. Проснувшись утром, я увидел ее и спросил, собирается ли Марианна остаться здесь надолго. Она кивает. Говорит, что для нее цель путешествия достигнута. Лучше ей уже не будет нигде. Мне стало обидно, что меня она даже не спросила, и я сказал ей об этом. Нет, при всем желании она не понимает, почему я так думаю. Однако желает она того или не желает, я все равно чувствую, что со мной сыграли не по правилам, и обвиняю ее в том, что она строит планы у меня за спиной. Марианна говорит, что она и не рассчитывала на понимание с моей стороны, но, по ее убеждению, цель нашего путешествия все равно достигнута (и если я сам этого не чувствую, то, как уже было сказано, должен полагаться на нее).

Я говорю, что она поступает нечестно. Меня обижает, что я не принимаю участия в ее планах (только потому, что у меня нет интуиции). Моя обида сменяется гневом. Я даже заявляю, что могу уехать от нее в любую минуту. И с удовольствием отмечаю, что на Марианну мои слова произвели впечатление. Она дает задний ход, чуть-чуть. Моя вспышка ее обескуражила. Она показывает мне рекламный проспект местного туристического бюро. Рассказывает обо всем, что можно увидеть в этих краях. Честно говоря, немного. Разве я похож на любителя охоты? — спрашиваю я. Марианна медлит с ответом. Откуда ей знать? Она в своей жизни видела не так много охотников.

164)

Я пошел прогуляться в лесу. Лиственный лес стоит обнаженный. Вдруг перед глазами промелькнуло что-то, что можно принять за оленя. И птицы. Я возвращаюсь в гостиницу с позитивным настроением и говорю Марианне, что совершил изумительную прогулку.

165)

Марианна рано засыпает, а я иду побродить. Потом мы с хозяином гостиницы смотрим по телевизору бобслей. Он приносит нам выпить, почему-то он принимает меня за немца. Я не возражаю (отчасти из-за моего незнания французского, отчасти потому, что не хочу его разочаровывать). Он все болтает и болтает и говорит, что, по его мнению, немецкий — трудный язык. Потом я ухожу спать и на другой день просыпаюсь поздно.

166)

Марианна рассказывает, что вчера вечером у нее было неважно на душе. Но я думал, что ты спала. Нет, она вовсе не спала. Она проснулась и долго плакала. Думала о своем отце и о том, как глупо быть взрослой. Я сочувствую ей, говорю, что понимаю, каково ей было. Мне хочется утешить ее. Вчера надо было утешать, говорит Марианна. Сейчас она в утешениях не нуждается. Мое сочувствие ей требовалось вчера.

167)

Наконец-то хозяин понял, что мы норвежцы. Говорит, что он очень любит норвежцев. Как глупо, что он раньше не понял, кто мы такие. Неожиданно выясняется, что он хорошо говорит по-английски. Он с самого начала хотел заговорить с нами по-английски, говорит он. Но как-то не решился. Помешала излишняя щепетильность (немцы, как правило, ужасно говорят по-английски, считает хозяин, и он не хотел нас обидеть, заставив демонстрировать свое невежество). А все дело в том, что Марианна говорит по-французски так же слабо, как все немцы, объясняет хозяин. Но теперь все выяснилось, мы пьем чай, и мы друзья.

Нас пригласили на обед, чтобы мы рассказали о Норвегии и о море, и нет ничего в нашей стране, что не интересовало бы хозяина (а это правда, что норвежские девушки такие эмансипированные? А как у нас обстоит дело с поголовьем лосей?). И он рассказывает, что недалеко от гостиницы живет один шведский полковник, страдающий астмой, и, если мы хотим, хозяин предоставит в наше распоряжение свой автомобиль. Он обещает позвонить полковнику при первом удобном случае, впрочем, можно сделать это прямо сейчас. Мы слышим, как хозяин набирает номер и разговаривает. Он смеется, они свои люди.

Марианна вопросительно смотрит на меня. Хочу ли я навестить этого полковника? Не особенно, говорю я. Но Марианна считает, что некрасиво отказываться от этого предложения после всех хлопот, которые мы доставили хозяину. Чего только не сделаешь ради красивости! — говорю я.