Из магазина мы вышли в обнимку, и я поблагодарил Марианну за то, что она не дала нас обдурить.
Теперь мы часто оставались по вечерам дома. Вдвоем, Марианна и я. Кожа у меня пропахла хлоркой, и Марианна не оставила это без внимания. Иногда она просила меня надеть очки для плавания. Нет, не надо, говорил я и смущенно сопел. Давай-давай, у тебя в них такой бравый вид. Уже поздно, я отговаривался как мог. Заткнись, говорила она. И я надевал очки. Это возбуждало ее. Она хотела, чтобы мы тут же легли на диван. Перестань, просил я. Но она начинала говорить, как хорошо, что людям даны тела, пусть и неуклюжие, как наши, но они могут доставить нам бездну удовольствия. Я смотрел на ее губы и был начеку, чтобы встретиться с ней взглядом в нужный момент, когда ей захочется. Потом опять смотрел на ее губы. Бледно-розовые на границе с кожей и пунцовые внутри. Крайне важно выработать в себе раскованное отношение к своему телу, считала она. Я кивал. Произнося последнюю фразу, она успевала скинуть с себя одежду (не стой столбом, говорила она). И я со временем понял, что она прекрасна, и что меня она тоже считает прекрасным, и что, наверное, больше ничего и не требуется. Смотри на меня через очки, стонала она. И я смотрел на нее через очки.
Марианна купила бутылку красного вина. Вино стоило больше ста крон, и я сказал, что, по-моему, это расточительство. Мало ли что по-твоему, сказала она.
Но у меня не нашлось штопора. Я сделал вид, что удивлен. И куда только он мог запропаститься? Мы долго искали штопор. По нескольку раз обшарили каждый ящик. На самом деле штопора у меня и в помине не было. Я никогда не покупал вина.
Однако у Марианны был свой способ открывать бутылки (учись, сказала она). Зажав бутылку между колен, она изо всей силы ударила кулаком по донышку. Так она била добрых десять минут. Зачем это? — спросил я. Она не ответила. Только попросила меня держать бутылку так, чтобы она могла вложить в удар всю силу. Никакого результата. Послушай, сказал я, если ты думаешь, что от твоих ударов пробка вылетит, то ты ошибаешься. Это невозможно, потому что в вине нет углекислоты. Но Марианна мне не поверила. Так открывать бутылки она научилась у одного поляка. И у него это получалось? — полюбопытствовал я. Марианна замялась с ответом. Он тебя просто надул.
В итоге мы шариковой ручкой протолкнули пробку внутрь бутылки. Ура! — ликовала Марианна и хлопала в ладоши. Я принес бокалы, и мы расположились на диване. Ну как? — с воодушевлением спросила она после первого глотка. Что как? — удивился я. Она с раздражением показала на бутылку. Ах это... отличное вино. Очень хорошее и ни на что не похожее. Оно так приятно обволакивает рот и горло. Конечно вино хорошее, сказала Марианна. Но не мог бы ты подобрать какое-нибудь другое слово? Какое другое? — удивился я и стал напряженно думать, не знаю ли я другого слова. Я пытался придумать какое-нибудь слово, кроме «хорошее», но нашел только слово «превосходное» и еще несколько похожих слов. Восхитительное, сказал я после короткого раздумья. Да, согласилась Марианна, ну а еще? Еще? Нет, больше мне ничего не приходит в голову. Может быть, ты подскажешь? Конечно подскажу. И она объяснила, что мы пьем вино, которое отличается яркой индивидуальностью. Про него нельзя сказать, что оно просто хорошее. Нельзя, и все. Почему же нельзя? — удивился я, но она попросила не перебивать ее. На ее взгляд, это вино было грациозным и легким, оно отличалось ярким вкусом, а не каким-то там приглушенным и сдержанным. Я понял, что Марианна очень довольна своим вином. Она пригубила бокал, глубоко вздохнула и сказала, что уже очень давно не пила вина, которое было бы столь содержательным. А главное, столь дерзким. Оказывается, мы пили дерзкое вино.
Дерзкое, верно, сказал я и сделал глоток побольше. М-м-м. И еще я сказал, что, по-моему, черт подери, она права. Оно как будто пытается скрыть от нас свою тайну, продолжала Марианна, и мгновенно улетучивается, не дожидаясь нашего суда. Странная летучесть для тех краев, сказала она, оно словно трусит, я всем горлом ощущаю его трусость. Попробуй! Мне следовало тут же убедиться в ее правоте (и она прижала свой бокал к моим губам). Я долго смаковал вино и сказал, что она права, вино как будто хочет прикинуться более недолговечным, чем оно есть.
Марианна пристально посмотрела на меня. Дурак! — только и сказала она.
Назавтра я купил штопор. Старого образца, который вполне мог заваляться у меня еще с начала семидесятых. Я засунул его подальше в ящик и «случайно» нашел, когда жарил на ужин рыбные котлеты. Ура! — крикнул я. Смотри! Наверное, он все время лежал там. Разве не странно, что вещи то пропадают, то находятся? — засмеялась Марианна. Просто crazy, сказал я.
Мы отправились в лес. Ты не думаешь, что уже поздновато собирать чернику? — спросил я. Марианна закатила глаза. Я просто обожаю бродить по лесу, сказала она.
У нас были добротные сапоги со стельками из газеты, ведерки и у каждого по гребешку для сбора ягод. А рукавицы нам нужны? — спросил я. На автобусе мы заехали подальше в лес. Марианна шепнула мне, что в автобусе я могу снять рукавицы. Она боялась, как бы люди не подумали, что она сопровождает человека, у которого не все дома. Я снял рукавицы и положил их на сиденье между нами. Она одобрительно кивнула и похлопала меня по колену.
Конечно, я забыл рукавицы в автобусе. Вот черт! — сказал я. Это была ее вина, ведь она нарочно закрыла их своими ляжками, я так и сказал, причем еще и повторил эти слова. Марианна оборвала меня и твердо сказала, что ей надоело мое нытье. Мы приехали за черникой и, значит, будем собирать чернику, обойдешься без руковиц.